|
Е.Шварц. "Дракон". Театр им. Ленсовета
Режиссёр Андрей Корионов
В этом спектакле есть Кот. Кота, как мы знаем, зовут Машенька, играет его Олег Абалян, и его немедленно хочется себе завести или хотя бы записаться в очередь на котёнка.
Во время небесной битвы Дракона и Ланцелота Кот сидит на обрубке трубы на авансцене и неотрывно смотрит в небо. Переминается передними лапочками, коротко подёргивает головой, вздрагивает всем телом, был бы хвост - взмахивал бы кончиком хвоста, - так охотятся коты через стекло на заоконных птичек. Абалян один за всех, за режиссёра особенно, играет внятную концепцию, одну из возможных: его Машенька ни на чьей стороне, его занимает процесс куда больше результата, происходящее - только объект для наблюдений, допускающий, но не требующий участия. Это хороший кот, ласковый, добрый, приветливый кот, вот только ему, как и всем остальным, не менее хорошим и добрым существам в этом мире, ни до чего нет дела, они предпочитают наблюдать, а не участвовать. Равнодушие как основа гармонии, невмешательство как способ познания мира, тираны приходят и уходят, а коты остаются поводить глазами, наблюдая за мечущимися бойцами, шевелить лапкой подол плаща приговорённого и, может быть, жмуриться на огонь аутодафе...
Но история не о коте. История о рыцаре, девушке и драконе. Если уж не о чём-то большем.
Девушка, рыцарь и дракон присутствуют, конечно. И все они из разных историй. Как, впрочем, и кот. С той только разницей, что кот от начала до конца сыгран, а они так, обозначены.
Без дракона никак, дракон должен быть и должен быть движущей фигурой, иначе зачем выносить его в заглавие спектакля. Дракон - это самодовольный, приятный в общении фигляр. Импозантный, пластичный, то танцующий, то поющий - бог весть, с какой стати, правда, но во всеобщей бессмыслице почему бы и нет. Ласковый, детей любит, среди озлобленной толпы маленькой девочке книжку читает, и не надо тут же вспоминать про Мамлакат, Мамлакат ни при чём, она из другой концепции. Сергей Мигицко играет вариант «Дракона делает окружение», все эти люди вокруг хотели кому-то поклоняться, выбрали его, а ему что, пусть поклоняются, ему приятно, а они счастливы.
Чем этот дракон не угодил рыцарю, неясно совершенно. Пришёл еле живой Ланцелот, упал без сил и сообщил, что должен убить Дракона. Потому что, дескать, с драконом во главе города жить плохо. Это он в книжке прочитал, книжный мальчик, поэтическая душа, подвернувшихся под руку девушек спасает, со зверюшками разговаривает, в шапки-невидимки верит. Пафосный, необаятельный, но благородно упёртый, Ланцелот Сергея Перегудова - этакая сказочная версия Чацкого, бисер перед свиньями, вариант «Личность против власти». Личность, правда, так себе, но у других и такой нет, власть тоже так себе, но тут симметрия.
Девушка Эльза вышла фигурой разменной. За чистую идею прекрасной девицы борется Ланцелот, чистую идею прекрасной девицы собирается пожрать Дракон, поскольку девица как таковая решительно ничем не отличается от прочих девиц. Никакой любви нет и в помине, Эльзе всё равно, кому протягивать лапку и кого слушать, она равно поддаётся указаниям и властителя, и жениха, и странствующего рыцаря, кто сильнее - тот и приказывает. Эльза Дарьи Циберкиной - из варианта «Беснуйтесь, тираны», критическая точка, последняя капля, всего лишь повод для решающей битвы героя и деспота, никак не причина его.
Есть ещё в спектакле прекрасный Бургомистр Александра Сулимова. Бургомистр, от которого не оторвать глаз, живой, лукавый прохиндей, но он не то что из иной концепции - он вообще из другого спектакля, а может, даже из другого театра, из театра, где принято каждую секунду понимать, про что ты играешь, и играть при этом ярко, убедительно, разнообразно и с удовольствием. Правда, убедительным окажется не только то, что подлец переживёт и тирана, и героя, но и то, что даже очень хорошему актёру нужен контекст, иначе он своим выходом порушит спектакль. А контекста в нашем случае нет в принципе. Каждый за себя, каждый про своё, пьеса скомкана, зрелище отсутствует, визуальный ряд уныл и однообразен, зачем режиссёру в этом театре понадобился именно «Дракон» - так до конца и неясно.
Шварцевская пьеса злободневна до дрожи, публицистическое решение напрашивается само собой, и легко можно понять художника, который не хочет делать на её основе памфлет - это было бы слишком грубо. Но почему художник не делает на её основе романтическую трагедию, любовную историю, фантастическую сказку, хоть что-нибудь? Целый век существует искусство режиссуры, в конце концов. Можно говорить всё, лишь бы членораздельно. Пусть режиссёр загромождает сцену, загораживая декорацией персонажей (мысль «мизансцену строить не научили, а пространство заполнить нужно» отметаем с негодованием, это футуристические башни или постапокалиптические руины), пусть велит Дракону танцевать па-де-де, петь про пони и умирать от сердечного приступа, пусть приглашает ставить свет лауреата «Золотой маски» и делает коричневый полумрак все три часа спектакля. Пусть расписывает в программке всех неглавных персонажей поимённо, хотя на сцене они неотличимы друг от друга, пусть заставляет актёров истерически рвать связки что в патетической, что в лирической сцене - но пусть это всё работает на внятное художественное высказывание.
Иначе же получается то, что получилось, и спектакль, уподобясь внесценическому львиному зеву, прокричав всё, что положено, покажет язык своему создателю.
Елизавета МИНИНА
|