Евгений Соколинский
Смотрю «Войцека». Тамбурмажор — Георгий Траугот кружит Марию в фантасмагорическом, победительном танце. Усы топорщатся. В глазах веселое безумие. Фалды оцветненного френча развеваются. Ярко! Броско! Жутко! Странно, теперь Траугота можно увидеть только на экране. Всего 45 лет. Возраст достаточный, чтобы сказать, состоялся человек или нет. Недостаточный для естественной жизни. Хотя жизнь в театре и кино разве естественна? Там годы исчисляются по-другому.
«Мужчина хоть куда!» — восторженно вскрикивали женщины в спектакле Юрия Бутусова, пожирая глазами Тамбурмажора. Георгий (или Юра, как его называли чаще) тоже был мужчина, актер хоть куда. Высокий, статный, с шелковистыми волосами. Писал стихи, рисовал. Умел радоваться чужим успехам, что редкость для театрального закулисья. Был начитан, любопытен до чужого искусства, часто ходил в театр. Сегодня в моде актеры «корявые», под стать нашему корявому времени. Но когда нужно было изобразить благородного красавца, лихого вояку, призывали Траугота. Играл ли он в фирменном ленсоветовском «Фредерике» британского герцога или испанского идальго Дона Мануэля («Дама-призрак»), Роменвиля («светского человека» из «Приглашения в замок») — это был человек, элегантный, с «повадкой», породой, ее трудно имитировать.
Траугот (или Трауготт) — старинная фамилия немецкого происхождения. Трауготы переселились в Россию в XVIII веке. Есть среди Трауготов профессора философии, архитекторы, врачи, музыканты. Сам Георгий вырос в семье замечательного художника, книжного графика Валерия Георгиевича Траугота. Мать — актриса. Культурный контекст определяет многое. Когда я видел фамилию Траугота в программке, вздыхал с облегчением — вульгарности не будет.
Это вовсе не значит, будто он как-то «нес» себя, подчеркивал свою особость. В жизни, говорят, при всем уме, держался просто, иногда до наивности. Что не мешало ему показать опасную вкрадчивость (например, в Агар-бен-Моседе из «Маленькой девочки» по Н. Берберовой). Особость не надо было подавать. Она существовала и все. В его «светскости» ощущалась известная ирония по отношению к самому себе, своим «фрачным» героям. Чувство юмора было свойственно ему в высшей степени. Не случайно Траугот с Александром Новиковым составили прекрасную капустничную пару. Их остроумный конферанс на одной из церемоний вручения премии «Золотой софит» был очень удачен. Наряду с импозантными красавцами Георгий с азартом играл Осла в «Трубадуре» и Черепаху в «Братце Кролике».
Амбициозности в нем не замечалось. Охотно шел за режиссером, выполнял любые задания, не занимаясь пустыми дискуссиями. Режиссеры-ленсоветовцы (Владимиров, Пази, Бутусов) его ценили. Впрочем, только Юрий Бутусов последовательно шел против имиджа актера, предлагая ему, скажем, роль опустившегося, хотя с претензией на аристократизм, Баяна («Клоп»). Ничего похожего на Баяна—Миронова. Расхристанный Тамбурмажор, несмотря на «отрицательное обаяние», тоже оказался по-своему неожиданным. Вера Матвеева отметила в Георгии забавную двойственность, назвав «сибаритом-шалопаем». Вот это шалопайство и было вытащено в «Войцеке», только в остраненной форме, в остром гротескном рисунке.
Актерам театра на Владимирском не часто удается сыграть драму. Траугот не исключение. Но я никогда не забуду эпизод, когда Франц бреет Тамбурмажора, соблазнившего его жену. Гуляка-парень сидит, сжавшись. Глаза из-под очков зыркают за каждым движением Михаила Трухина. В поведении Тамбурмажора— Траугота — и вызов, и животный страх: перережет или нет оскорбленный брадобрей горло. Зритель сжимался в кресле вместе с ним. Это была игра со смертью. Искры потрескивали между трагифарсовыми персонажами. Вставая с парикмахерского кресла, селадон чуть не падал в обморок, но надо держать марку. И севшим от волнения голосом он бормотал жалкие угрозы. Фанфарон, почти балаганная кукла поднимался на момент до уровня лермонтовского героя из «Фаталиста». Наверно, Тамбурмажор — одна из двух лучших ролей артиста.
Другая, пожалуй, — Герцог Йоркский из пьесы Э.-Э. Шмитта. Какое-то было здесь совпадение актерского и человеческого. Герцог — Траугот с достоинством встречал свое поражение и с благородной печалью принимал из рук Леметра ответственность за любимую женщину, которая его никогда не полюбит. В веренице разнохарактерных персонажей, рядом с блестящим Фредериком — С. Мигицко Траугот не потерялся.
Он пережил в театре две большие режиссерские эпохи (Владимирова и Пази), сыграв за 20 с лишним лет порядка 20 главных ролей и значительное число второстепенных. Был ли удовлетворен своей работой и неизбежной поденщиной в сериалах («Тайны следствия», «Бандитский Петербург» и т. д.)? Наверно, нет. Ножницы между желаемым и возможным, как всегда, существовали, хотя на невостребованность он пожаловаться не мог. Вероятно, причин, заставивших его покинуть театр, несколько. И не все на поверхности. Сейчас не время эти причины перетряхивать.
Фамилию Трау-готт иногда переводят (пусть вольно): «вера в Бога». Незадолго до смерти Георгий попытался найти свое место в Каневецком монастыре. Больше месяца не выдержал. Слишком земной был человек. Грешный и добрый. Пока выходил на сцену, не было времени в него вглядеться попристальнее. Со стороны казалось: ну, у этого баловня судьбы еще все впереди. Он наиграется — мы насмотримся. Выяснилось, судьба была к нему не так уж благосклонна.
Теперь судить о Трауготе будут по «Разбитым фонарям» и прочим теледетективам. А историки театра станут тщетно всматриваться в расплывчатые кинозаписи двух-трех спектаклей и слушать искаженный микрофоном бархатный голос. Грустно все это!
Александр Новиков
Жарким летом 1992 года в купе пассажирского поезда Санкт-Петербург—Мурманск мы с ныне заслуженной артисткой России Еленой Руфановой, не зная чем себя занять, по моему предложению вымазали лицо спящего на верхней полке артиста Георгия Траугота зубной пастой «Лесная» и уселись внизу пить чай. Через час зубная паста засохла и на лице спящего Маэстро образовалась зеленая корка. Вероятно почувствовав дискомфорт, Георгий проснулся, осознал произошедшее и, не спускаясь, размеренно процедил сквозь зубы: «Мольера тоже травили».
Много лет спустя, в финале спектакля «Дама-призрак» по пьесе Кальдерона, которую мы исполняли в переводе Бальмонта, играя главную роль — романтичного Дона Мануэля, Георгий, стоя на авансцене, вытаскивая шпагу, должен был произнести фразу, оговориться в которой невозможно: «О, Боже! Мукам нет конца!» Ловко вытащив шпагу, Георгий произнес: «О, Боже! Мухам нет конца!», страшно перепугался, но, спасая безвыходное положение, сразу добавил: «Но нету мухам и начала!»
В спектакле театра «Приют Комедианта» «Бешеные деньги» мы с Юрой играли Телятева и Глумова и однажды в прологе зацепились крючками на рукавах своих костюмов друг за друга. Судорожные попытки освободиться ни к чему не привели. Неотвратимо приближался момент, когда мы должны были разойтись по разным углам сцены, но сделать это не было никакой возможности. И тогда Георгий, сокрушив четвертую стену, обратился в зал со следующей речью: «Почтеннейшая публика! На ваших глазах мы с коллегой зацепились рукавами. Самостоятельно деликатно решить эту проблему, как видите, нам не удается, а грубо рвануть рукава — означает испортить дорогие костюмы, принадлежащие театру „Приют Комедианта“. Позвольте в порядке исключения моему юному коллеге вплоть до нашего ухода со сцены ходить за мной на том расстоянии, на каком позволяет это сделать произошедшая накладка». Спустя много лет я уверен, что это был самый гениальный выход из положения.
Юра был смешной человек!
Он был красивый, талантливый и слабый!
Он был прекрасен!