«Кантата в четырех частях с прологом и эпилогом» — с филармоническим пафосом и эстрадным задором объявляет концертмейстер. Спектакль Ильи Мощицкого «Посох, палка и палач» по пьесе Эльфриды Елинек на Малой сцене Театра им. Ленсовета сходу задает гротескный тон, предлагает насладиться театром абсурда, вызывая стойкие ассоциации с мироощущением Хармса и Тарантино. Меж тем проблематика, которую поднимает в «Посохе...» нобелевский лауреат Елинек (к слову, скандальный кинотриллер «Пианистка» снят по ее роману), подошла бы для высоколобого общественно-политического издания или научно-практической конференции. По сути это острая художественная публицистика с лингвистическими играми, намеками, тайной или явной метафоричностью. В фокусе — смерть: на войне и в миру, от рук убийц и палачей, вследствие употребления наркотиков или злоупотребления властью, по решению суда, справедливого или коррумпированного, по прихоти черствых политиков... Инертность и бесправие современного общества, его гражданская слепота и глухота подвергаются резкой критике. Режиссер вслед за автором действует в рамках политического театра и работает на контрастах, по принципу «подавать страшное под смешным соусом». Здесь действуют и живые, и мертвые. Несчастные жертвы и жестокие палачи. Грубые циники и надутые умники. Трепетные натуры и вульгарные хамы. В четырех частях спектакля (жизнь, победа, сомнения и смерть — как этапы бытия и как главы научно-публицистической работы) актрисы прелестны, актеры — фрикоподобны. Декольте и каблуки у женщин. Корсеты и набедренные повязки, шлемы и чепчики у мужчин. Глянец против быдла. Антигламу, где внешнее отвлекает от внутреннего, нарочитая дурашливость нивелирует пульсирующий нерв. Поэтому здесь все красиво поют (оперные арии, романсы с нюансировкой) и нелепо пляшут (детсадовские хороводы и «ручеек»), кромсают салаты теми же ножами, которыми убивают, и используют разделочные столики в качестве барных табуретов (паб или кухня — самое место для разговоров «за жизнь»). С десяток мертвецов и упырей владеют интонацией строгих опытных лекторов, но поочередно и забавно прикидываются роящимися мухами. На заднике наглядными пособиями копошатся мерзопакостные червяки. А на планшете сцены набит кислотно-розовый принт: не то фантастический лунно-марсианский ландшафт, не то истерзанная земля, пропитанная кровью (художник Сергей Кретенчук). Сюрреалистичная манера, интеллектуальный китч на грани вульгарного эпатажа, шоковая терапия по законам телешоу — приемы, которые не дают публике «загрузиться по полной» и впасть в глубокую депрессию. Поверьте, есть от чего: в чистом виде текст Елинек способен убить словом — даже несмотря на уточняющие авторские ремарки. Например, фрагмент об узниках нацистских концлагерей ею предписано «декламировать так, чтобы в произносимом не было смысла». Знаковые персонажи, выхваченные из всемирной и новейшей истории, общаются с залом как с массовкой в студии. Пусть так: пока человечество не отрастило себе телевизоры и гаджеты вместо голов, до него еще можно докричаться, если размахивать воздушными шариками по самому скорбному поводу. Мария Кингисепп